Три дня. Никто не знает, как жить - Дмитрий Помоз

Тогда я решил – это нечестно, что мы видим море, а оно нас нет. Тем более, я с ним еще даже не знаком. И ухватившись за бабушкину руку покрепче, закрыл глаза и пошел за ней.

Бабушка вела меня к самой воде, я снял шлепанцы и перебирал босыми ногами к самой кромке, тонул в гладких пластинках гальки, а те с каждым шагом становились все мельче и мельче.

– Вот мы и пришли! – бабушка остановила меня уже на влажных камушках, – Можешь знакомиться! – она отпустила мою руку.

Я сделал шаг вперед. И.. и оно осторожно лизнуло меня! Сразу. Даже не лаяло. Я шагнул еще дальше и, оступившись, чуть не упал. Здесь галька была уже размером с ладошку и очень скользкой. Мне удалось устоять и выпрямиться. Водичка продолжала облизывать мои ноги то у голени, то почти у самых колен. В такт волнам отовсюду громоздко и свободно доносилось певучее шипение. Я вдохнул полную грудь его свежего дыхания, потом наклонился и попробовал воду на вкус. Море действительно оказалось соленым, но только не как соленые огурцы или пересоленый суп, а как кровь. Да-да, именно как кровь, я пробовал ее, когда меня укусила соседская собачища, и это именно тот самый вкус. Оно дышит, оно чувствует, оно живое! Оно теплое, мягкое и доброе, как объятья родных. Ничего удивительного, что из него вся жизнь вышла! Теперь в этом не было никаких сомнений. Я открыл глаза. Оно было неровно-бесконечным, словно простыня после сна. Синего цвета..нет.. зеленого, как мамины глаза.. и снова синего, а еще белым и золотым на макушках волн. Оно было таким, каким хотело быть. Оно было свободным. И делилось этой свободой. Свободное снаружи, живое внутри – таким оно со мной встретилось, таким я его и запомнил.

И тогда я решил, что теперь всегда, сколько бы раз мне не пришлось приходить к морю во время нашего отпуска и в любое другое время тоже, я буду приходить к нему с закрытыми глазами, чтобы сначала почувствовать его, а потом уже смотреть – так будет честно.

А Вы помните свое первое море? Каким оно было? Каким Вы его чувствовали, а не видели? Не помните? Взрослые привыкли сначала все проверять, разглядывать, рассчитывать. Они заранее ждут чувств и эмоций, изучают желанный объект и настраивают себя на то, каким он должен быть, каким они должны его почувствовать. А потом они приходят к нему, и он их разочаровывает. Иногда не сразу, как море. Они заходят все глубже и глубже, ищут следы своих надежд, но оно разочаровывает их все больше и больше. И они плюют в него и убегают прочь. А все оттого, что они слишком долго стояли на берегу и прикидывали для себя, каким оно должно быть. Каким оно должно быть для них! Море. Должно. Быть. Для. Них. Вот умора! Оно само может наплевать на кого угодно, ведь оно живое и свободное. А если бы взрослые научились сначала пытаться почувствовать то, с чем столкнулись, а потом уже смотреть – все было бы совсем иначе. Они бы всё поняли. И меньше расстраивались. И расстраивали. Потому что они делают так не только с морем, но и друг с другом тоже. Я много раз слышал, как они говорят друг другу (в том числе и мама с папой): «раньше ты был другим» или «когда мы познакомились, ты мне нравилась гораздо больше». Но откуда же им это знать, если они даже не пытались друг друга почувствовать, если они только и делают, что разглядывают друг друга, оценивают, прикидывают, рассматривают в разной одежде или голыми, на фотографиях, на видео, по чужим словам. И представляют, какими они должны быть друг для друга. Создают желаемый образ, совершенно забывая, что не только они одни живые и свободные, как море, но и все вокруг. А потом разочаровываются в своих же фантазиях, но винят во всем друг друга, а не себя. Закройте глаза и зайдите в море босиком. Узнайте море, почувствуйте его. И дайте морю почувствовать Вас. Делайте так постоянно, заходя в любое из морей. А когда почувствуете – любуйтесь, наслаждайтесь или сразу бегите обратно на берег!

В тот день мы с бабушкой почти до заката наслаждались загаром, пляжем и купанием, пропустили обед и ужин, поэтому кушали бутерброды. Похоже, бабушка заранее знала, как все сложится и, как обычно, была готова.

Мы поднялись от пляжа, и пошли вдоль набережной к магазинам. Нам нужно было купить что-нибудь вкусное на вечер, ведь столовая в пансионате была уже закрыта. И вот тут-то я его и увидел.

Бабушка ходила между торговых рядов, разглядывала овощи и фрукты. Бесконечное множество разноцветных ягод, бананов, винограда, персиков и абрикосов усыпали прилавки. Фруктовый запах пронизывал воздух, будто мы прогуливались в коробке из-под свежевыжатого сока. Сначала я ходил за бабушкой след в след, как она и просила. Но мне было очень трудно держаться рядом, когда вокруг тебя открывается столько всего нового и интересного. Я вылез из коробки из-под сока и попал на молочную ферму, а потом провалился в корабельный трюм, меня окружили лоточки со всевозможными видами рыбы – сырой и по-разному приготовленной, в основном сушеной. И все эти рыбины разом уставились на меня своими копчеными и вялеными глазами или тем, что от них осталось, и мне стало так не по себе, что я закрыл глаза, и поскорее отвернулся сказать бабушке, что хочу отсюда уйти. Только вот, обернувшись, увидел, что ее нет. Мы все-таки потерялись. Было самое время начать плакать и звать ее. Но в тот же момент, я почувствовал на себе еще один взгляд.

С полки одного из лоточков на меня выпячивал свой единственный глаз пират. Он опирался подмышкой о костыль, закрывая собой сундук с сокровищами, а в костлявых, с кривыми пальцами руках держал какой-то странный стеклянный шар на подставке. Я осторожно подошел поближе, чтобы его разглядеть. Пират сидел на самой ближней и большой полке лотка, вокруг него громоздились разные морские находки: корабли с мачтами из ракушек, пиратская одежда, морские украшения, песочные часы, корабельный штурвал, всевозможные магнитики и много-много всего еще. А я не мог оторвать взгляд именно от этого стеклянного шарика в пиратских руках. Он держал его за подставочку, вырезанную из ствола деревца. На ней было еще что-то изображено, но ладони пирата не давали мне полностью разглядеть, что именно. Сам шар был прозрачным, а внутри него в свете лучей уходящего ко сну солнышка спрятались все оттенки красного, желтого, розового, синего и бордового цветов. Они ласкали прятавшуюся на дне шара ракушку, в которой таился небольшой шарик, похожий на глобус в кабинете географии. Сверху над ракушкой резвились две рыбки. Краешком глаза я видел, что на дальних полках есть еще много похожих шариков, но почему-то именно от этого не мог оторвать взгляд. Через несколько минут, не удержавшись, я потянулся к своему шарику, но неаккуратно задел костыль пирата, и тот повалился со своего сундучка с сокровищами вниз, на полку к остальным сувенирам. Вместе с ним с грохотом повалился и мой шарик. Тут случилось что-то странное. Сначала я подумал, что снова все испортил и разбил шарик, потому что он весь замерцал какими-то маленькими осколочками. Но все остальное внутри шарика осталось неизменным, и даже водичка не вытекла. Я пригляделся внимательнее и увидел, что это вовсе не осколки, а какие-то необычно блестящие снежинки, которые мелькали даже ярче, чем переливы заходящего солнышка. Они кружились в шарике, словно зимняя метель во дворе, а две озорные рыбки внутри, перевернувшись на спину, будто пытались ловить их своими смешными, вытянутыми, едва приоткрытыми ртами-носами. Я взял шарик обеими руками, и метель в нем закружилась с новой силой.

Мне стало очень смешно! Вы можете себе представить, чтобы в летнем шарике полном солнца пошел снег, настоящая метель, и она заметает рыбок, которые пытаются, лежа на спине, поймать её носом? Чудесно! Вот бы и мне попробовать с ними эту чудесную метель.

Тут из-под прилавка вылез дядечка. Это был продавец. Он посмотрел на меня из-под пушистых бровей, хищно поблескивая глазами, как дикий зверь в засаде. В центре его головы совсем не было волос, лысина и лоб блестели, как лампочка. Его волосы когда-то давно решили прокатиться вниз с макушки, как с ледяной горки. Они начали по очереди съезжать прямо на брови, а обратно залезть так и не смогли, слишком скользкая у него голова. Волосы решили остаться там, куда доехали, и даже разрослись потомством, став седыми родителями в окружении молодой черненькой поросли.

Сначала дяденька просто смотрел на меня так пристально, как будто готовился к прыжку. Я же смотрел то на него, то на шарик. Тихонечко его потряхивал, и по нему снова и снова разлеталась метель. Я улыбался. Дядечка подогнул руки в локтях и облокотился на прилавок, перегибаясь в мою сторону. Я снова встряхнул шарик и улыбнулся. Теперь лицо дядечки вытянулось, и я увидел, что у него есть рот. До этого его невозможно было заметить из-за пышных, длинных усов. Они были еще кустистее его бровей и развивались на ветру, словно он носил челку не на голове, как все люди, а над губой.